ВЕРНИСАЖ.

  Место действия.
Столица. Вернисаж. Время разгула демократии.
Действующие лица:
1. Михаил. Художник, бывший архитектор. 50 лет.
2. Валентин Иосифович, пенсионер, бывший архитектор.
3. Руслан, художник, кабардинец. 50 лет.
4. Мариам, чеченка, художница. 25 лет. Лицо изуродовано шрамом от ранения.
5. Марк. Художник. 45 лет.
6. Мясов Владимир Павлович. Милиционер.
7. Два охранника, разряжены в стилизованную гусарскую форму. На рукаве красная повязка, в белом круге черная буква ять,
Члены организации "Идущие строем".
8. Художники, торговцы, покупатели, зрители, работники правоохранительных органов.
На сцене в ряд стоят художники Руслан и Мариам, Михаил, Марк. За ними картины, батики, матрешки. Мимо идут покупатели, зрители, и т.п.

МИХАИЛ.
Народ! Подходи! Не ленись! Покупай живопись!
Проходит молодая супружеская пара.
Обращаясь к ним, и показывая на копию картины Айвазовского:"Морской бой".
МИХАИЛ.
Война в иностранном государстве. В Крыму. Все в дыму - ничего не видно. Покупай. Вся жизнь с дракой пройдет.
СУПРУГА.
Спасибо. Мы и так деремся. Сколько стоит?
МИХАИЛ.
500 трублей.
СУПРУГ.
Чего?
МИХАИЛ.
Тысяч рублей. Сокращенно - трублей. Дешево. Всего три килограмма мяса.
СУПРУГА.
Спасибо. Посмотрим ёще,

Подходит женщина.
ЖЕНЩИНА.
Сколько стоит вот этот натюрморт?
МИХАИЛ.
Молча показывает женщине два пальца, заканчивая, беседу, с предыдущими покупателями.
ЖЕНЩИНА.
А может 130 тысяч?
МИХАИЛ.
Милая, С такой выпиской да за кило колбасы?
Два лимона!
К Михаилу подходит юноша с рисунками пастелью.
ЮНОША.
Можно поставить здесь мои рисунки.
МИХАИЛ.
Ставь. Больше экспозиция - больше зрителей.
Юноша ставит внизу под натюрмортом свои рисунки.
Народ! Подходи! Не ленись! Покупай живопись!
Подходи. Вот внучатый племянник Куинджи.
Показывает на Марка.

Проходит пожилая семейная пара.
ЖЕНЩИНА
Неужели, Он действительно племянник Куиджи.?
МИХАИЛ.
А как же. Глянь на его бороду. Ну прям сам его дед Архип из гробу возвернулся.
Семейная пара подходит к Марку и начинает рассматривать пейзажи.
МИХАИЛ.
Обращается к юноше художнику.
Как тебя зовут?
ЮНОША.
Гена.
МИХАИЛ.
Студент?
Да. Учусь на втором курсе ГИТИСа.
МИХАИЛ.
Я сейчас отойду на несколько минут. Посмотри за картинами. Если подойдут покупатели, подзови меня, я буду рядом. Кстати, неси любую околесицу. Хоть под ноги бросайся только задерживай на несколько секунд каждого. Здесь тысячи картин , все уже окосели, ни хрена не видят и ни хрена не соображают. Пробуй!
Михаил подходит к Руслану и Мариам..
МИХАИЛ.
Привет!
РУСЛАН.
Здравствуй.
Мариам молча кивает головой.
МИХАИЛ.
Маша! Пошто грустишь? Хуже нашего редко бывает.
РУСЛАН.
Её выгнали из Суриковки. С четвертого курса!
МАРИАМ.
Говорит с трудом. Мешает ранение лица.
Не могу кланяться! Не стала переделывать вот и выгнали.
МИХАИЛ.
Эх, милая, не знаешь столичных нравов. Вот помнится некая преподавательница несколько раз заставляла студента на чертеже переносить изображение вверх, вниз, вправо, вкось. Наконец, студент рехнулся, вырезал на последнем листе бритвой большую пятерку и сиганул из окна. Ну и доказал. . Похоронили. А эта ученая стерва и далее садиствует. Маша, к сожалению ты не служила в армии. Не разводила червей для рыбалок командного состава. Не была личным банщиком у старшины.
МАРИАМ.
В Грозном я нагляделась.
МИХАИЛ.
Глядеть одно. Там только ужас. А быть по Станиславскому "сквозной линией " - другое. Вроде жив. Вроде колышешся, с оглядкой, что не шлепнули, так... мимоходом... Ты и жив, и мертв. Надо все это прочуствовать до печенок - наша вся власть чиновная едина в своей мерзости... После них... все кто их коснулся - зомби.
Михаил задумался, опустил голову, начал носком ботинка ковырять песок. Минута молчания...
МИХАИЛ.
Руслан. А у вас на Кавказе как начальство перестройку пережило?
РУСЛАН.
Рожи еще глаже стали.
МИХАИЛ.
А ты кем до этого был?
РУСЛАН.
Учителем, труд и черчение.
МИХАИЛ.
Ну, видишь Маша, главное стронуться с насиженного места, а там все образуется. Будешь годами жить в холодных халупах Подмосковья как Руслан и его приятели, и за бесценок мазать натюрморты. Кстати в Суриковке этому не учат. Помнишь, я тебе об этом говорил, когда ты еще поступала. Сомневаюсь, что хоть один из преподавателей сможет изо дня в день писать картины, продавать их на открытом рынке, платить налоги и не издохнуть с голоду.
МАРИАМ.
Свет не без добрых людей. Мне один доцент предложил заниматься реставрацией.
МИХАИЛ.
Случаем, не Лев Гудов.
МАРИАМ.
Да. Он. А ты откуда знаешь.
МИХАИЛ.
Маша. Если тебе дорога жизнь беги от всего что связано с реставрацией. Очень возможно, что тебя специально сделали изгоем для податливости. Слишком хороша у тебя живопись. Сейчас как правило выполняется техническая реставрация, без дописывания утрат. А ты супермэнша. Можешь все. Сделаешь несколько подделок под видом копий и тебя или в крематорий, или в дурдом. Если в дурдом, то тебя еще будут какое - то время использовать.
Маш, тебе не предлагали лечь в больницу, поправить здоровье?
МАРИАМ. Нет. Мне в деканате предлагали амбулаторно в каком - то диспансере почистить кровь, чтобы оздоровиться.
МИХАИЛ.
Не алкоголикам ли там чистят кровь?
МАРИАМ.
Кажется, да.
МИХАИЛ.
Мариам. Это и есть поставить на учет в психдиспансе, чтобы ты потеряла все свои права. У моей жены подружка. Её муж - наркоман. Он вылетел из окна на восьмом и оставил безутешной вдове свою квартиру. И никакая ментура - прокуратура не будет ничего расследовать - псих. Ты, отказалась, и вскоре тебя выгнали?
Мариам кивает головой
РУСЛАН.
Ну и Москва!
МИХАИЛ.
Руслан! Ты читал "Горе от ума"?
Помнишь "…фельдфебеля в Вольтеры дам…"
РУСЛАН.
Ну.
МИХАИЛ.
В нашем подмосковном городе - гадюшнике Фабричном, где я живу, есть союз художников. Председатель союза художников мент, майор, судмедэсперт. Также строится районный крематорий. Вот это сервис. Сразу свидетельство о смерти и живьем полыхнут. На законном основании. Сейчас такое время.
РУСЛАН.
А не cлишком ?
МИХАИЛ. Не слишком. Все - таки, хочу, Мариам, что бы задумалась. Эх! Вот разбогатею, так я подарю тебе ящик красок. Даа....! Все бы это начальство выгнать на рынок. Не дать воровать. И сколько заработали- на это жить им и их домочадцам.
РУСЛАН.
Да... (мечтательно) Так они издохнут от голода.
МИХАИЛ.
Слава моему богу, или твоему Аллаху.
Да несколько отвлекся. Заело.
МАРИАМ.
Миша, ты говоришь страшные вещи. Тебя же или посадят или убьют.
МИХАИЛ.
Не посадят. Я и моя жена официальные копиисты. В зоне зэки встретят нас с распростертыми объятиями. На Западе средняя копия стоит не менее половины стоимости оригинала, то есть в сотни раз больше чем мы имеем. Появятся новая конкурируюшая банда, которая перережет старых антикварщиков.
МАРИАМ.
Ну, убьют.
МИХАИЛ.
Не убьют. Старшие паханы воздадут им укоризну и полыхнут убивцев в их же крематориях. Так, что выживу, хотя могут и покалечить. Но не сильно - могу рехнуться. В копиях не будет нужного цвета. Копиистов единицы. И они это знают.
Подходит мужчина без майки в джинсовых шортах, в сандалиях на босую ногу. В руках у него кобура. Мужчина весьма невысокого роста говорит с некоторым жаром в голосе.
МУЖЧИНА.
Руслану.
У меня кобура от "макарова", а нужна от "стечкина".
МИХАИЛ. (небрежно).
Плыви, плыви, дерьмо голубое.
Мужчина в развалку удаляется.
МАРИАМ.
Руслану.
Он кажется тебя знает.
РУСЛАН.
Это мент. Будет похолоднее, будет весь одет в джинсовку, и у него будет через руку перекинут плащ или сумка.
МИХАИЛ.
Их явно готовила какая - то актриска; в театре требуют чтобы руки были заняты.
МАРИАМ.
Не верится мне во все это.
РУСЛАН.
Похоже на правду. Меня то же завлекали музейными копиями. А оплата даже меньше, чем я здесь побираюсь.
МИХАИЛ.
Мариам. Думаю, что Руслан доубедит тебя. Пойду к своему стенду - народ косяком пошел.
Михаил подходит к стенду со своей экспозицией.
МАРК.
Ну Мойша, удружил. Полчаса расспрашивали о деде Архипе. Я не могу так на ходу сочинять.
МИХАИЛ.
Но купили?
Марк.
Ага!
МИХАИЛ. (задумчиво).
Марк. Спасибо за Мойшу, за своего значит принял.
К Михаилу подходит Валентин Иосифович.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Миша. Здравствуй. Давно не виделись. Мне Рыжов рассказал как ты продал натюрморт, еще не высохший, иностранцу на Арбате за сто рублей. А Надя Богородская
(с ужасом)
всем… всем рассказывала, где ты сейчас торгуешь картинами.. Меня ушли на пенсию. Пол-года. Вот… Может поможешь мне продать мои пейзажи.
МИХАИЛ.
Ставь на стенд. Бог даст - продам. С трудом, но они ликвидны.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Что?
МИХАИЛ.
Биржевой термин. Означает продаваемы.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ. (показывает на рисунки пастелью).
Это твои?.
МИХАИЛ. Нет. Это студента. ( показывает на Гену).
Валентин Иосифович. Мои Вот. (Показывает на копии Айвазовского, Питера Класа, Бориса Щербакова)
Я уже в технике пастели не работаю. Дождь, ветер, приходится постоянно таскать. Так, что переполз на масло.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ. (замерев, рассматривает.)
Так, это как в музее! Тебе с такими работами надо за границу.
МИХАИЛ.
Увы. Еще Дягилев сказал про наших передвижников, что Париж грязь не любит. Эти работы я выставляю здесь - они привычны. Свои работы для запада, в западном колористическом строе, аналогами западных лаков и красок и на базе западных фреймов никому не показываю. Тут же растиражируют и обесценят. Подожди, Иосич, покупатель.

Подходит иностранец, в хорошо сшитом костюме, рядом, якобы, искусствовед.
ПОКУПАТЕЛЬ. (по русски, со слабым английским акцентом.)
Сколко стоит этоть работа.
МИХАИЛ.
Эти по триста баксов. Миниатюры по три бакса. А эти работы не мои. Вот авторы. Марк, Гена. Кстати. В начале Арбата есть комиссионка, где я выставил на продажу копию натюрморта Хоггарта.
ПОКУПАТЕЛЬ.
Натюрморт Хоггарта?
МИХАИЛ. Да, натюрморт. Хоггарт явно изучал голладцев, колористически их осовременил. Я писал копию аналогами старинных масел и лаков.
ПОКУПАТЕЛЬ
А возможно вывезти картины из России?

(Искусствовед, из - за спины иностранца показывает кулак и начинает строить Михаилу страшные рожи. Иностранец это как - бы не замечает).
МИХАИЛ. Вывезти картины можно, но нельзя.

Покупатель делает удивленное лицо.
МИХАИЛ. Надо получать разрешение в Министерстве Культуры. А там очередь на семь месяцев. Если дать взятку, то поймут, что деньги у покупателя есть, соберется комиссия, которая переоценит картину по международным оценкам и сдерет сто процентов вывозной пошлины. Но можно пойти другим путем, даже не контрабандой.
Иностранец оживился.
Если у вас есть связи со своим посольством, то можно пригласить начальника отдела вывоза в посольство. Подарить ему авторучку с раздевающейся догола бабой… Там еще работают четыре стервы бальзаковского возраста. Дать им еще по зеркальцу и кольца в нос, уши и другие части тела.

Михаил считает число колец, касаясь рукой частей своего тела.
МИХАИЛ. По шесть штук на каждую тушу. И тогда вывести можно все.
Обращаясь к искусствоведу.
МИХАИЛ.
И не только родину продать. Они за погремушки даже мать родную продадут. Иностранец уходит. Уходя с ним, искусствовед делает угрожающие жесты Михаилу.
МАРК.
Теперь явно вывезут Оружейную палату Кремля.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Миша. Разве так можно! Ты же был интеллигентом, а стал бандитом.
МАРК.
Извините, Валентин Иосифович. В спешке не представился: Марк.
Здесь рынок, за который все голосовали: "ДА, ДА, НЕТ, ДА".
А на этом рынке интеллигентов едят утром, в обед и вечером.
А мы выживаем уже несколько лет. Почти честным трудом.
МИХАИЛ.
Валентин Иосифович, во первых это и есть сам посол. И пусть министерские крысы займутся крупными делами, и позабудут про такую мелочь как я, Марк, и о других.

На дорожку, против стенда Руслана садится оборванный тип со скрипкой
И начинает дурным голосом вопить, скрежеща смычком по струнам:
"Мама, Мама, что мне теперь делать? Мама, Мама, как теперь мне жить?".
С другой стороны от Михаила два кавказца устанавливают столик с шапками.
Один из кавказцев подходит к Михаилу.
КАВКАЗЕЦ.
Эй, кОзел, крыша у тебя есть?
МИХАИЛ.
Крыша есть, скоро увидишь.
А ты мусульман?
КАВКАЗЕЦ.
О чем базар!
МИХАИЛ.
А как называется вторая сура Корана.
Если ты читал его, шайтан.
КАВКАЗЕЦ.
Мухаммед до хрена написал - не упомнишь.
МИХАИЛ
Мухаммед не написал Коран, а передал его. Записал Коран Зейд ибн Табит.
Так что топай. Аллах тебе скоро залепит глаза и уши, и отправишься... в ад кипяток пить.
Кавказец злобно бормоча уходит.
МАРК.
Здорово! А ты сам знаешь?
МИХАИЛ.
Сура называется Корова. Она была пожертвована по указанию Моисея.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Миша. А архитектуру, компьютеры… Уже все… Забросил?
МИХАИЛ.
У вас на каких персоналках идет работа?
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Пи си икс ти. Мощная машина. дисплей. Цветной. 16 цветов. Да ты все видел. Когда ты увольнялся и начали устанавливать. Мы на ней делали расчеты стержневых конструкций.
МИХАИЛ.
А у меня мультимедийная станция на базе пентиума. В сотню раз мощнее вашего. Есть фото - сканер и карта захвата изображений с видеомагнитофона. Дисплей - пятнадцать миллионов цветов. Я беру изображения людей, ландшафтов, архитектурных сооружений, убираю фотоискажения, и компилирую в эскизы картин, делаю кальку, и… кисти в руки и пошел.
Ну например: Саке- кёр, Нотр - Дам дё Пари. Даже картину о Тулуз Лотреке в Мулен Руж. Мне удалось найти фильмы начала века о Мулен Руж и фотографии актрис, времен Лотрека. Правда все перерисовывается, гармонизируется. Только не карандашом, а мышью. А для самых ленивых сбоку изображения, на экране, раскладка замесов красок. Вот это для заграницы. Здесь никому не показываю.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Эх посмотреть бы.
МИХАИЛ.
Боюсь, крыша поедет, поймешь, что зря жил.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Миша, не понимаю, какая крыша, о какой крыше ты говорил с этими бандитами.
МИХАИЛ.
Сейчас начальство имеет личные банды, а дикие банды уничтожаются, вот это и есть крыша.
А содержим их мы - работяги. Как в древнем Риме. Бери трудис и давай, давай.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Да жутко даются деньги.
МИХАИЛ.
Да лучше так жить, чем издыхать в интригах за гроши и за всенародный почет. Вот уже семь лет выживаю. Правда деньги как топливо в ракете. Девяносто пять процентов - материалы, оборудование, налоги, поборы. А так… Считаем с женой каждую морковку. Выжить это и есть творчество.

Вдали у Руслана появляется группа людей. Милиционер - гаишник, с раскрашенной в зебру резиновой дубинкой ( для универсальности), женщина в национальной русской одежде, и два мужика - охранника в форме фасона царских времен, расшитой мехом. С красными нарукавными повязками. В белом круге на повязке черная буква ять. Женщина продает билеты на право торговли.
МИХАИЛ.
Валентин Иосифович, Гена, крыша идет. Отойдите подальше и изобразите покупателей. А то с вас по двести тысяч сдерут за право торговать. Не заплатите - вам будет крышка.
Два мужика - охранника подходят к скрипачу, сидящему на земле. Спокойно вырывают у него из рук скрипку и разбивают её об голову скрипача. гаишник наносит несколько ударов дубинкой, а мужики ногами.
Процессия приближается к Михаилу и Марку. Женщина продает билеты. Старший охранник протягивает Михаилу брошюру.
ОХРАННИК.
Спасибо. За книгу. Клёво! Не знали, что сионизм это банки...
Ты, все знаешь. К нам недавно обращался Василь Корнеич Дмитриев со своими. Хочет закорешиться. Но он ищет сионистов по звезде и семисвечнику.
МИХАИЛ.
Число семь, это cтолько, смысловых единиц информации, говорят психологи, может запомнить нормальный человек за раз. А пятиугольная звезда, это модель нашего нормального зрения, только геометрическая. В ней геометрический ритм два к трем. Архитекторы открыли. Если перед написанием картины сделать такой орнамент в размер холста, и вписать в него изображение, хотя бы пейзаж, то картина будет казаться красивой и ее быстрее купят. Поэтому, Корнеич ищет психов, которым нормальное и красивое будет казаться ненормальным. Кстати, пытался делать картину о шествии его витязей на прием к нынешнему царю. Пообщался с ним. Он фотограф. Вот смотри, я продаю бабкам пейзажи и натюрморты, Дорого. И за счет этого живу. Какой дорогой товар у фотографа.
Охранник пожимает плечами.
Портфолио для проституток. Комплект фото их прелестей. Триста баксов с каждой, за комплект . А голые бабы для христиан - ангел смерти. Увидишь, все забудешь. Ко мне домой как - то ходил один политрук. Курсант кремлевской академии. Спортсмен, гандболист. Женат. Ребенок. Учился быть стукачем. Ну, посадил я ему на колени голую натурщицу, и забыл он, про своего Лаврентия Берию, и пошел… по бабам. Потом знакомые натурщицы жаловались, что проходу от него не стало. Так, что если желаете, что бы фотомодели братве голову вскружили вместе с его психами, то - вольному воля. Вот я работник, культуры, Василь Корнеич то же.
Михаил смотрит на униформу охранников.
Он ряженый и я ряженый. Так, что думайте.
ОХРАННИК.
Ну, рассажу братве. Круто. Ну, мы его бабье перехватим.
Охранники, билетерша, милиционер подходят к кавказцам с шапками.
Милиционер, бьет торцом дубины под солнечное сплетение одному кавказцу.
Тот приседает. Милиционер бьет сапогом в промежность. Кавказец, зажимаясь руками, еще больше приседает. Милиционер ловким движением захватывает рубашку кавказца сзади, и натягивает ему на голову. Бьет дубинкой по голой спине по почкам и ребрам. Кавказец молча падает, Ему добавляются удары сапогом по печени. Охранники растягивают за руки второго кавказца. И ударами сапог в живот укладывают его на землю. Добавляют по почкам. Собирают шапки, торговый раскладной столик.
Женшина с грудным ребенком на руках вмешивается в происходящее.
ЖЕНЩИНА.
Фашисты, изверги.
Милиционер молча, с размаха, бьет женщину в лицо. Она падает.
Ребенок от страха верещит. Женщина хватает сверток с младенцем зубами, и нечленораздельно мыча, убегает, как- то боком, на четвереньках, иногда поправляя сверток рукой. Народ проходит, как бы не замечая происходящего.
Охрана и билетер, не торопясь идут далее, унося шапки и раскладной столик.
Подходят испуганные, Гена и Валентин Иосифович.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Ну, и ять… Виртуозы…
МАРК.
Железный порядок. Все посторонние или неплательщики дани считаются разведкой конкурирующей банды.
МИХАИЛ.
А знак ять на повязках скорей означает: "разъяти все живое". Каждый выходной с ними езжу на электричке, на вернисаж. Их логово при нашем районном начальстве. Они называют себя "Идущие строем". Просвещаю их. Если сойдемся на узкой тропинке - может мучить не будут, убьют сразу. По знакомству.
Кавказцы медленно поднимаются и уходят, зажимая болезненные места.
Подходит женщина.
ЖЕНШИНА.
Я жена Художника Соколова Ивана Федоровича. Он вот, здесь торговал.
МАРК.
Знаю, но его уже вторую неделю нет.
ЖЕНЩИНА. Он умер. Неделю назад. От сердечного приступа. Хочу продать его картины.
МИХАИЛ.
Лучше не надо. Ваш муж был хороший художник. Хорошие пейзажи. Народные сцены, тройки. Вывоз за границу практически закрыт. У вас картины скупят перекупщики с уценкой в сотни раз.
ЖЕНЩИНА.
Мне сейчас после похорон тяжело. АРМС - галерея предлагает купить.
Я хотела прицениться.
МАРК.
Из - за таких галерейщиков ваш муж и умер. Зимой терпел двадцатиградусный мороз, а сейчас уже месяц стоит тридцатиградусная жара. Надорвался. Ему, насколько помню было 57 лет. Не шутка. Мне сорок пять - едва выживаю, особенно зимой. Водкой отпаиваюсь. А летом за день теряю килограмм. Нормальная стоимость одной картины вашего мужа - цена квартиры. Я по сравнению с вашим мужем маляр - поденщик. Любой ценой терпите. Может, лет через пятнадцать двадцать продадите. Классическая живопись очень дорого стоит. Не верьте телевизионщикам. Они показывают всякую мерзость о художниках только для того, чтобы обесценить наш труд. Вывезти работы и продать. И жрать в три горла.
МИХАИЛ.
Картины постарайтесь спрятать, даже от домашних. Иначе их подставите.
Галерейщики не отстанут. Ментов натравят. Слишком дорого стоят картины.
ЖЕНШИНА.
Но вы же продаете картины дешевле.
МАРК.
У нас очень простая технология, не классическая и один и тот же сюжет.
На дворе трава, на траве березовые дрова.
МИХАИЛ.
У нас с женой была ученица. Как - то молвила она крылатое слово:
"Скажи сколько заплатят, я на столько и сделаю". А у вашего мужа были нормальные картины.
Сейчас все художники стараются хорошее придержать.
ЖЕНЩИНА.
Спасибо. За память о муже. Жалко, что это я не знала. Заставляла его продавать картины. Спасибо.
В слезах уходит.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Все наши постарели. А ты не изменился…
Телефон у тебя дома есть?
МИХАИЛ.
Нет. Даже за коммерческую цену. Живем как во времена
Батыева нашествия. Но у меня телефонная карточка, я тебе могу звонить
Подходит африканец. На чистом русском языке с легким акцентом
спрашивает.
АФРИКАНЕЦ.
Сколко стоит этот натурморт.
МИХАИЛ.
Триста баксов.
АФРИКАНЕЦ.
Харошо! Я все сморел. Харашо.
Покупаю.
Протягивает деньги.
МИХАИЛ.
Валентин Иосифович. Пока я упаковываю, подождите меня
Там под деревом. Деньги положите пока к себе, от греха подальше.
Михаил ловко упаковывает картину и передает ее африканцу.
Почти сразу к Михаилу подходит невысокого роста милиционер. Милиционер в форме. с двумя в камуфляже. У них в руках дубинки, а на лицах маски… Милиционер ранее обменивал кобуру от "Макарова" на кобуру от "Стечкина".
ОФИЦЕР.
Старший лейтенант Мясов. Уголовный розыск.
Пойдем со мной.
МИХАИЛ.
За что.
МЯСОВ.
Чудило, еще выблевываешься.

Маски заламывают с помощью дубинок Михаилу руки и уводят. Офицер пинает ногой картины Геннадия. Одну картину Михаила со стенда, лучшую, забирает себе. Сбрасывает с стенда остальные картины. Топчет их.
Уходит.
Подходят еще более испуганные Гена и Валентин Иосифович.
МАРК.

Не волнуйтесь. Они думают, что доллары у него. А мы всегда держим триста тысяч при себе. Это одна пятая цены картины. А доллары передаем соседу.. Ну побьют его для того что бы он их уважал. Отберут половину и под задницу выгонят из отделения. Протокола не составят. А задница сколько на ней не припечатывай -все выдерживает.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Да, свободная торговля впечатляет. Заманчиво. Но, Марк, доллары разрешены, а конфискация может быть только по решению суда.
МАРК.
Качать права? Не торгуй, или будешь в канаве с переломанным хребтом.
Или за две десятых грамма героина и патрон в кармане погноят годы в тюрьме. На выбор.
А менты деньги лишь уполовинивают. Единственно плохо, что топчат картины. Но можно писать на оргалите. Такая картина сапог выдерживает. А Михаил рисковый. Он всегда приносит одну, две хорошие картины. Ну ему часто и достается.
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
А этому… Умершему художнику… Доставалось?
МАРК.
Чем лучше художник, тем тяжелее. Конечно доставалось.
Но с Михаилом все будет в порядке. Ментура обычно прощупывает художника . Или он боится побоев. Или у него дурные старики, или жена дура. Или малые дети. Или завистливые соседи. Ну в общем старается внедрить к нему стукача, дешево и на постоянной основе. Так, что это просто прощуп. Ну конечно и отобрать баксы. Это для них святое.
Вот меня недавно брали. Конечно отмутузили. У них в кабинете склад отобранного барахла. Не ментовник, а настоящая хаза. С малиной. Так там перебрёх шел начальника отделения вот с этим же ментом, который сейчас добычу брал. Начальник орал, что, этот придурок-мент ездил на краденой машине. Машине начальника золотовалютного отдела Центробанка. И поставил у кафе напротив Центробанка. И попался. Думал по привычке, что отбодается - хозяина авто в СИЗО закатает. Не отбодался. Его для вразумления прикомандировали на Вернисаж. По приказу министерства. Теперь и за нашей охранкой министерский шпион. Всех продаст. А менты куплены. И холуйствуют для администрации рынка и администрации округа. Да бери выше - города…
ВАЛЕНТИН ИОСИФОВИЧ.
Ну может быть соберусь с силами, приду еще.
МАРК.
Только поймите. Прессуют всех, кто занимается бизнесом. Что только не подкидывают. Обычно наркотики или патроны. Иногда краденое- предлагают дешево купить. Например - приемник. А Михаилу краденый антиквариат в руки дать пробовали. Заработки здесь нормальные, а вести себя надо как разведчику у фашистов. У меня дядя дипломат. Их этому и учат.
Так, что Валентин Иосифович, Гена!
Ждем! Одно место освободилось. Второе рядом найдем. Потеснимся. А то матрешечники все заполонили. Нас не видно!
Ну! До встечи! Адью!
Гена и Валентин Иосифович собирают останки своих картин и медленно уходят.
Конец действия.
От Автора.
Валентин Иосифович, шел домой. Он с чувством обреченности думал о своих родителях, которые погибли в Освенциме. О тетке, которая прошла сталинский Гулаг. Так. Ни за что. Он уже не мог. Не хотел рисковать. Потом, спустя неделю, он встретится с Михаилом. Отдаст ему баксы. Увидит жуткие печати случившегося на лице Михаила, на руках, на теле.
Гена больше не появился на вернисаже. Его юная душа не могла воспринять весь средневековый ужас действа, которое обозвали "Вернисаж". В его жизни искусство было окружено гипнозом, магией, святостью, радостью начала его жизни. Гена еще не служил в армии. Он еще не сидел в тюрьме. Гена не хотел больше знать обыденную жизнь, которая управляла, командовала искусством.
Марк ушел из искусства, заработав на торговую палатку. Мариам и Руслан исчезли. Сменилась и охрана. Но все также идет намолот людей на Вернисаже. Следующих.
В искусстве остался Михаил.