Холодная ночевка - когда альпинисты остаются на ночь на леднике в горах
без тепла. Их ожидает неминуемая смерть.
В теплое летнее утро Семен Моисеевич сидел на лавочке, на автобусной
остановке у сквера. У его ног
стояла клеенчатая сумка - челночница, набитая пустыми бутылками. Насобирал, напротив, в парке.
Теперь двадцатка будет в кармане. Чуть левее, через дорогу за забором конно-спортивной базы молоденькие всадницы выезжали лошадей. Тела лошадей и наедниц переливались на солнце при каждом движении. Семена Моисеевича такое зрелище бодрило.
В столице шло великое переселение, и недавно Семена Моисеевича переселили из его уютной
двухкомнатной квартиры в однокомнатную. Новый дом предназначался для зажиточных, которые
стекались в столицу со всей страны. Покупали квартиры еще на корню. Квартиры продавались
с голыми стенами, без электроплиты, без коробки ванной комнаты и туалета, без батарей отопления.
Не было перегородок. Так, одна большая комната, и, где - то сбоку, у стены кран над унитазом.
Умоститься на унитазе, можно только скорчившись. Предполагалось, что для рабов - строителей,
которые по заказу владельцев достраивали квартиру, достаточно. Обмелевшая от инфляции пенсия и
не кормила, и не грела в прямом смысле. Горячая вода - отсутствовала по причине отсутствия
нужного оборудования квартиры. Не было сил бегать по чиновничьим зверинцам: унижаться,
клянчить, жаловаться. Для этого были нужны деньги на стройматериалы и на оплату
проживания рабов - строителей. Рабы, даже лишенные своих паспортов и зарплаты, работали только там, где хозяева квартир платили свои деньги. Из мебели он имел: стол, табуретку и книжный шкаф.
Был холодильник и портативный походный телевизор.
Мылся холодной водой над тазиком, стоя в старом оцинкованном корыте. Рукомойник он прибил
дюбелем к стене.
Счета за услуги: горячую и холодную воду, отопление, антенну, телефон, свет, страховку квартиры
регулярно приходили. Семен Моисеевич оплачивал только телефон и электричество. Он боялся жить без телефона.
Умом он понимал, что боится напрасно. Ему никто из своих не звонил. Он пережил всех. Жена
облучилась на полигоне
в командировках - детей не было. Ближние и дальние родственники эмигрировали: в Израиль, Австралию,
в Штаты, - кто куда. Его не выпустили, - работал в почтовом ящике. Ковал жуткое оружие Армагеддона.
В последние годы выехать было возможно, но болела жена. Все имущество продано - лечение требовало денег,
иначе больницы не видать.… Пять лет назад она умерла. Телефон был не нужен…
Так, только для проверки: "Жив ли он? Не освободилась ли квартира?.."
Из подъехавшего автобуса вывалила толпа молодежи. Все в оранжевых майках. Строгие черные брюки и
кроссовки создавали впечатление физкультурников. На майках спереди трафаречен портрет их очередного Цезаря.
Надпись над ним глаголицей: "ЗЕМЛЯКИ"… Семен Моисеевич сжался, чтобы не видно было его семитской
внешности. Генетический страх. Семен Моисеевич, умом, не боялся концлагерей - ему шел семьдесят восьмой год.
Пока "ЗЕМЛЯКИ" боролись лишь с порнографией. Тренировались. Недавно, на всю страну по телевизору показывали,
как они опять жгли книги, а пепел топили в огромном, специально сделанном для такого шабаша
унитазе.
Под свистки своих командиров толпа перестроилась в колонну по трое. Перекрыв движение, колонна вольным
шагом перешла шоссе и скрылась за деревьями парка.
Семен Моисеевич поднялся с лавочки, и с трудом понес добычу - мыть посуду, так требовала капризная
приемщица.
В прошлом Семен Моисеевич был горный турист. Там в походах он и познакомился с женой. С Инной.
Множество фотографий прошлых походов аккуратно хранились в стареньком книжном шкафе.
Неустройство его нового быта - не волновало. С ним был походный бензиновый примус, палатка и надувной матрас.
Бензин для примуса он добывал на стоянках - воровал ночью из авто. Варил из костей бульон.
Засунув огромный кипятильник в ведро из нержавейки, варил на неделю, на две. Ведро - сокровище былого.
Его сделали в цехе, в НИИ, где он работал по КИП и автоматике. Каша на бульоне: пшено, гречка, рис.
В суп из того же бульона добавлял перловку, лук, морковку, капусту. В универсаме бульонные кости
стоили пятьдесят копеек за килограмм. Все зависело от качества костей. Он их отбирал по запаху,
смущая и раздражая молоденьких продавщиц. Пока туристские навыки помогали выживать.
Походы за свежими костями требовали тщательного ухода за внешностью: стирал и гладил одежду,
тщательно брился, сам себе стриг волосы. В универсаме вохра-охрана с каким - то изыском избивала БОМЖей -отваживала. Окровавленные тела отвозила недалеко: за кольцевую, на свалку.
Забрасывала мусором. Оклемаются - больше не придут.
Только походный мини телевизор давал Семену Моисеевичу информацию о происходящем.
Иногда в почтовый ящик бросали приглашения в райсобес. Он получал благотворительность:
обеды, продукты. Вещевые раздачи его мало
интересовали - все необходимое он находил на помойках. Выбрасывали еще не очень изношенную одежду.
Москва богатела.
Вымыв посуду, Семен Моисеевич поместил ее опять в клетчатую сумку. Сумку привязал к ручной тележке -
теперь не надо бродить по парку, теперь в городе, по асфальту - и легко покатил добычу к приемному пункту.
Время было предобеденное, ящики были заполнены бутылками, но приемщица его знала, по- своему жалела.
Она приняла у него посуду. Денег было даже больше, чем он ожидал - цена бутылки поднялась на двадцать копеек.
Хватило на банку пива "Амстердам"- восемь шесть десятых крепости. И на две пачки концентрата "Ролтон".
Ему хотелось, чего - то новенького. Вкусненького. Но! Не было лишних денег. Отвезя тележку домой,
он натощак, так пьянее, пошел на свою любимую лавочку. Смотреть как после кормления лошадей
и их отдыха опять шла выездка.
Из парка, обратно, вольным шагом, вышла толпа оранжево - черных. На автобус.
Пьянствующий на лавочке старик - еврей вызвал недоумение их командиров. Не желая сам пачкаться,
один из них вызвал по мобильнику вохру.
Вохра приехала быстро. Семен Моисеевич
много и много раз продумывал в какой позе он должен лежать на земле, пока его избивают дубинкой или ногами.
Старика с двух сторон отходили резиновыми палками. Били умело, не закроешься: по почкам, по яйцам, по голове,
по печени, по ребрам, по животу. Стая "ЗЕМЛЯКОВ", с любопытством следила.
Отвозить на свалку не стали. Бросили рядом с остановкой в скверике, под кустом:
"Поднимется. Пить здесь больше не будет. Не положено.
Подъехал автобус. Ожидающие - укатили. Пассажиры автобуса видели неподвижное тело старика, но не подходили.
Боялись - вдруг обвинят: в сочувствии, в противодействии...
Семен Моисеевич болел тяжело. Постоянная резь в низу живота - мочился кровью. Ребра болели,
в легких и при вдохе, и при выдохе хлюпало. Стал хуже видеть. В больницу не взяли - не было денег - мест не нашлось. Страдая от безысходности, медленно приходил в себя. Но все равно было трудно дышать,
от рези в мочевом пузыре постоянно хотелось писать. Ходить и искать бутылки он уже не мог.
Не мог и унижать себя болью в мочевом пузыре, голодом и страхом. Не было больше ощущения свободы.
Зимним вечером, в самый лютый мороз, получив пенсию, он осознал, что сегодня умрет. Купил две сигары "Партагас", банку осетровой икры,
хлеб, масло, банку килек в томатном соусе. Купил бутылку коньяка и три бутылки водки...
Вынул чемоданчик с фотографиями.
Вот он радиоинженер - окончил институт. Чудом успел. Родителей - врачей вскоре посадили.
После смерти Сталина выпустили только мать, но прожила она немногим больше года - умерла от
лагерного туберкулеза.
Помогла тетка. Устроила к себе на завод. Он постоянно находился на полигоне. Вдали от Москвы.
Вот на полигоне, рядом с Ак - Суу, он, тогда еще Сема, и Толик Карсавин с Генкой Соловьевым. Друзья.
Те были двигателисты. До Хрущева их шарашка занималась артиллерийскими снарядами. Когда Хрущ всех
пересадил на ракеты, надо было думать о сохранении специалистов. Тогда организовали их отдел и
спустили разнарядку - делать ракеты. Учились на ходу. Толик Карсавин и Генка Соловьев погибли
в начале семидесятых. Снаряжали в
ангаре твердотопливный ускоритель и
случайно, от усталости,
задели запальное устройство. Даже не пламя, а свет
поглотил весь кислород. Они не сгорели - действием звездных температур превратились в невесомые
мумии. Никто тогда не знал, как с этим всем работать. Так и узнавали.
Хотя… За пол - года до этого решили сжечь старое топливо. В пустыне, на сырте. Сема и Толик
решили активизировать топливные шашки выстрелом из мелкашки с пятидесяти метров. Семен хорошо
стрелял - выбивал с пятидесяти метров девятки и десятки. Подошли на пятьдесят. Что - то остановило их.
Решили отойти на метров на четыреста и пальнуть. Пальнули. Бежали километра два. Загорелись волосы.
Казалось, затылок жгла паяльная лампа. Протаяли облака. В Рыбачьем заметили зарево - опять
москвичи что - то испытывают, решили местные.
В перерывах между запусками ходили в походы по озеру Иссык - Куль. Сплавлялись по бурной реке Тюп.
Там и познакомился со своей будущей женой - Инной. Работала в смежном отделе рентгенологом - проверяла
качество литья и сварки. Вот она на фото. Толкает байдарку. Они перевернулись на камнях.
Сняли всю одежду. И опять в холодную горную реку - спасать снаряжение. Голяком.
Вдали снежные вершины, а у камней на берегу огромные, в две ладони величиной, ромашки.
Тут Толик и заснял. Жарко было. Лето. Не часто в погожую погоду случались свободные дни.
Да, жили там годами. Любили, женились, гибли, хватали инфаркты, старели. Работало много людей.
Безжалостно работали. Без выходных. Так, день - два после удачного пуска.
Даже начальство вахтами постоянно торчало на полигоне.
Потом были другие города. С другими спутниками объездил весь Союз.
Семен Моисеевич освоил кибернетику - "…лженауку, продажную девку империализма…". Недавно смотрел
по своему портативному телевизору фантастический фильм: "Звездные врата". Там показывали как молодой
парень за две недели разгадал код "Звездных врат". Семен Моисеевич знал этот код. Он назывался
сочетательным. Этот код обеспечивал высокую помехоустойчивость связи. Трудности его разгадать не было.
Настоящая трудность была в создании миниатюрного бортового вычислителя, который
преобразовывал этот код в радиосигналы и обратно. Тогда была развита только ламповая радиотехника.
Пришлось освоить новую, транзисторную: "Логика - Т". И это сделали. Сделали кодовый преобразователь
бортового вычислителя в заданном объеме. Им в футбол можно было играть. Вычислитель работал и в жару,
и в холод, при вибрации и ударах.
Наконец, сдали ракетный комплекс госкомиссии. Семен Моисеевич получил Государственную премию, орден
Трудового Красного знамени и единовременно, примерно, квартальную зарплату. Жену так же наградили -
премией в сорок рублей и почетной грамотой.
На пенсию ушел в восемьдесят девятом. Он не мог перенести, как молодая наглая поросль закрывала
тематические заделы и продвигала прохвостов. И списывала, списывала деньги в какие - то кооперативы,
где хозяйничали их приятели. Работать было невозможно. Семен Моисеевич понял - начался разворов.
Навечно уходили друзья и подруги. Умерла жена. Он потихоньку сжимался - тело, казалось, таяло.
Терпел и ждал… Почему-то хотел пережить все это и страстно хотел пожить по-человечески. Чуточку...
Семен Моисеевич, чувствовал нарастающее опьянение. Наступила анестезия. От желудка
по всему организму распространялось тепло, сытость и спокойствие. Появилось ощущение молодости.
Семен Моисеевич открыл настежь окно. Морозный воздух щекотал больные легкие.
Наяву он увидел друзей, жену, мать, отца. Последнее, что промелькнуло в сознании - фраза:
"Прости Моисей, что тогда я не ушел с тобой". Семену Моисеевичу непонятно уже было и самому -
к кому он обращается. К отцу, который погиб в сталинских лагерях. Или к тому, Египетскому - защитнику рабов...
Участковый заметил темные открытые окна через неделю, наконец, дождался. Дверь вскрыли. Заледенелый труп сразу,
после составления протокола, отвезли в крематорий. Все имущество выбросили в мусорный контейнер.
Телевизор разобрали БОМЖи, а примус прихватили с собой на свалку, где они жили.
Фотографии сожгли позже, на этой же свалке, на которую из универсама отвозили бомжей.
Знак лауреата Государственной премии и орден затерялись. Семен Моисеевич это надежно спрятал. Не отдал.
